Home Литературная гостиная Сказка о свинке, которая была слишком взрослой
Сказка о свинке, которая была слишком взрослой

    Автор: Нещадим Юлия (Julic)

    Крошка Пу в задумчивости смотрела на какашку, гордо лежащую в центре плошки с сухим кормом. В некотором роде плошечный пейзаж казался ей глубинным и философски значимым: что есть одинокая какашка в корме? Мусор, неприятный ингредиент, который хозяйка выкинет, как только заметит. А ведь какашка – это протест, это что-то неординарное, выделяющееся, центральное, наконец, суть плошечного мироздания, квинтэссенция свинского мировоззрения, конечный продукт жизненного цикла. От таких мыслей захотелось покушать.

    Тем более что ее товарка по клетке со сложно-аристократическим именем Ванесса Ван Гог,  уже давно аппетитно чавкала свежепринесенным сеном. Несмотря на гордое имя, Ванесса отнюдь не отличалась манерами, присущими тем самым кругам, к которым ее ошибочно причисляли малознакомые с ней люди и свинки. Собственно говоря, своим существованием в плошке квинтэссенция мировоззрения была обязана именно ей. Ибо в своей рассеянности Ванесса (а попросту Ванька) оставляла конечные продукты жизнедеятельности, где не попадя. Правда, в силу малого возраста, ей это прощалось.  Крошка Пу подошла к яселькам и потянула травину.
    Жевать иль не жевать, вот в чем вопрос. Поесть от пуза сена сразу иль подождать,
    Пока рука хозяйки не бросит в клетку свежего салата?
    Рядом послышалось сдавленное хрюканье. Ванька с глупым выражением морды нахально смеялась над Пу. Кажется, поэтические экспромты Крошки ее лишь позабавили. Она вообще была совершенно несерьезной свинкой. Любила, поев петрушки за завтраком, развалиться на хозяйкиной руке, засунув морду в отворот халата, а когда ее чесали, удовлетворенно повизгивая, вытянуть все лапы, завалившись на бок. Вид у нее при этом был совершенно дурацкий и неподобающий для свинки с ее претензиями на породистость. Пу сделала серьезную морду. Поэт из клетки – больше, чем поэт. На понимание сородичей надеяться явно не стоило. В соседней клетке единокровный младший брат Ваньки Лео Мачо пытался прогрызть дыру в миске для корма. Потом, решив, что пластмасса не самая питательная субстанция для молодого самца, принялся жевать гранулы, а затем и сено. Погодя, он снова погрыз решетку клетки, побренчал поилкой и снова вернулся к сену.  Важно походил, нашел в опилках кусочек вчерашней морковки, понюхал его и в очередной раз закопал. Опять погрыз решетку и под конец с разбегу шлепнулся на гамак – то есть создавал видимость занятости, а проще говоря, делал все то, чем так славятся свинки – кипуче и шумно бездельничал. Безделье Пу было иного рода: в те редкие моменты, когда Пу не перекусывала (ведь философу полагается быть упитанным и кабачкообразным, она любила полежать в гамачке и поразмышлять об устройстве мира. Существующее мироустройство ее не устраивало.
    Во-первых, мир был каким-то совершенно неупорядоченным. Единственно более-менее стабильным – было утро. Сначала хозяева играли музыку, правда чаще всего музыка захлебывалась уже через минуту и снова наступала тишина. Потом тишину прорезывал резвый топот и тихое чертыханье. Через какое-то время в комнату заползала хозяйка с совершенно невероятным выражением лица, отдергивала шторы или же включала свет в зависимости от времени года, и сонно произносила: «Доброе утро, свинки!» Несмотря на ее слова, утро могло быть разным: добрым, так себе утром, однозначно хреновым утром или вообще обедом, потому что в выходные музыку не заводили, не топали и спали так долго, что Лева начинал усиленно напоминать о своем существовании исполнением совершенно немелодичным голосом художественного свиста. Тем не менее, через какое-то время Крошку Пу и Ваньку вдвоем, либо Левочку в одиночку, доставали из клетки и несли в кухню завтракать. На завтрак, сопровождаемый пыхтением кофеварки, полагалась петрушка или салат. Чаще всего это все-таки была петрушка. Однажды, правда, им почему-то достался кабачок. Пу не любила размениваться на мелочи, поэтому наглядно доказала его пищевую непригодность: она откусывала кусочек и тут же его выплевывала. После третьего глотка хозяйка очнулась и прекратила «это безобразие». Пу хотела было поспорить и высказать мнение, что безобразием, нет даже БЕЗОБРАЗИЕМ, является отсутствие петрушки, но ее пламенная речь была прервана самым грубым образом - ее просто взяли и отнесли обратно в клетку. Утешало лишь то, что Ванька воспоследовала за ней. На этом распорядок дня прекращал свое недолгое бытие, и начиналась собственно неразбериха. Хлопали двери. Скрипело кресло. Звенел телефон. В ясли клали или не клали свежее сено. Светился монитор. Хозяйка куда-то выходила, иногда надолго. Возвращалась и наполняла плошки зерном. Включала громкий и ужасающий пылесос, чьим единственным назначением было уничтожение опилок, разбросанных резвящимися свинками вокруг клеток. Звучала музыка или бухтел телевизор. На кухне что-то готовилось: шипело, булькало и куда-то убегало. Хозяйка приносила морковку или огурец. Устраивала свинкам прогулки либо генеральную чистку клетки и смены гамачков. Но все это случалось совершенно бессистемно. Иногда вечерами в доме устанавливалась непривычная тишина, которая неожиданным образом нарушалась в не слишком подходящее для веселья ночное время. Короче, от хозяев можно было в любой момент ожидать какого-либо подвоха. Пу это прекрасно понимала, поэтому всегда была начеку. Ванька и Лео оказались одинаково толстокожими (вот что значит одна кровь) и нечувствительными к отсутствию режима дня и ночи. И в какое бы время их не отправляли на прогулку - шли гулять и даже веселились. Пу была не такая. По началу она пыталась втолковать своей недотепе хозяйке, что гулять она хочет в строго отведенное для этого время: ни на час раньше, ни часом позже, и с программой прогулки ее должны ознакомить заранее. Хозяйка же осталась глуха, слепа и непреклонна к словам Пу, поэтому Крошке приходилось всякий раз демонстрировать свое несогласие: она убегала, кусалась, возмущалась. Но все безрезультатно. Ее доставали и отправляли гулять.
    Во-вторых, мир был слишком велик и захламлен. Для маленькой и беззащитной свинки гуляние по символу полета быстрой и загадочной мысли дизайнера – толстому цветастому ковролину - было сопряжено с целым рядом если не опасностей, то мелких неприятностей: вдоль стен лежали перевитые провода, таящие в себе мегабайты, вольты, амперы и грозный окрик хозяйки: «Не сметь!». Из огромных горшков куда-то вверх устремлялись никому не нужные и малосъедобные фикусы и гибискусы, нависали ланцетовидные листья спатифиллумов и мясисто-ворсистые фиалки. Деревянные тумбы, пластиковые ножки, картонные коробки внезапно преграждали путь. Единственным островком приюта и отдохновения являлось поддиванное пространство: там уютно пахло пылью, вчерашними и прошлонедельными какашками и использованными опилками. Пу сразу же бежала туда, а не прыгала с глупым видом по комнате, как это делали Ванька и Лео. Только там она чувствовала себя спокойно и уверенно. Если бы не диван, то прогулки превратились бы в сущее наказание. Дух исследователя в Крошке безвременно почил еще в ее раннем младенчестве, уступив место глубокой созерцательности. Созерцать из-под дивана скачки и идиотские ужимки сотоварищей было куда логичнее, чем участвовать в этом нелепом действе самолично.
    В-третьих, мир был слишком суетливым. Самым показательным суетящимся существом была сама хозяйка. Она суетилась с утра до вечера. Даже в кресле перед компьютером или же на диване перед телевизором она сидела как-то суматошливо. С чего бы это, спрашивается, Пу сама сидела и там, и там неоднократно, и сидела с достоинством и гордо, как и подобает взрослой свинке, и никакого повода для суеты не видела: компьютер и компьютер, телевизор и телевизор, и причин для взрыва эмоций не находила. Ванька и Лео тоже привносили в мир свою долю сумятицы: носились по клетке, устраивали опилочное цунами, что вызывало еще большую хозяйскую суету, шуршали сеном и гремели плошками. Даже ели они неправильно: на еде не концентрировались, громко чавкали, вертели головами и делали все это как-то мимоходом, походя, с налету. Пу относилась к еде трепетно и нежно. Еда требовала неторопливости и основательности. Крошка ревностно блюла баланс питательных веществ. И если бы ей давали возможность читать состав разноцветных коробочек из которых сыпали корм, то счастья в ее жизни значительно бы прибавилось. А так приходилось есть, что дают. Давали, впрочем, немало. Хотя Пу была бы не прочь изменить соотношение некоторых продуктов, например, не мешало бы заменить овсяные хлопья на огурец, а яблоки на петрушку. Но хозяйка придерживалась несколько иной точки зрения. И связано это опять же оказалось с Ванькой. С ней как-то приключился понос. И поносу-то там этого было всего ничего, но хозяйка решила, что всему виной огурцы, совершенно упустив из виду, что накануне Ванька слопала двадцать восемь ворсинок, выдранных из покрывала. Пу тоже нравилось выдирать ворсинки, но у нее хватало ума не есть их. У Ваньки же ума наблюдалось с горошину черного перца, поэтому на следующий день вместо всяких вкусностей она получила из пипетки лекарство. По закону подлости и Пу, и Левочка в целях какой-то там профилактики (очередная «гениальная» идея хозяйки) тоже были лишены нормальной еды. Поэтому под аккомпанемент бурчаний, доносящихся из Ванькиного пузичка, тоскливо жевали сено и сухой корм, неодобрительно косясь в сторону болезной свинки. К счастью, Ванька болела недолго и уже к вечеру, усилившаяся было троекратно суетливость хозяйки, вернулась в норму. А вот огурцы уже не вернулись. Точнее их стали давать исключительно по большим праздникам, которые случались очень даже редко.
    В-четвертых, мир был слишком несерьезным. И это-то больше всего раздражало серьезную и рассудительную Крошку. Бесшабашные Ванька и Лео целыми днями прыгали по клетке, хрюкали и свистели. И ладно бы, если б делали они это из соображений моциона или любви к хоровому пению, так ведь нет: им просто нравилось так себя вести. Хозяйка тоже не очень уж далеко ушла в своем развитии от своих легкомысленных питомцев: иногда она тоже принималась скакать, прыгать и дергаться. Это сногсшибательное зрелище, способное поставить в тупик даже самых шалопутных свинок, коими и являлись Ванесса и Лео, именовалось танцами. Крошку Пу танцы вводили в состояние полного ступора и перманентного стыда за весь человеческий род. Судя по всему, либо медведь оттоптал хозяйке все части тела, либо она страдала тяжелейшей формой пляски святого Витта. Пу все-таки склонялась к первой версии. Еще хозяйка иногда что-то напевала, но это хотя бы можно было пережить, даже учитывая то, что пронзительные свисты Левочки на этом фоне можно было приравнять к слащавым напевам Коленьки Баскова. Зато пение хозяина смущало даже саму хозяйку. А уж свинки залегали под гамак, пытаясь понять, какой именно нетленный шедевр песенного жанра скрывается за издаваемыми хозяином звуками. Но хуже всего было хозяйское сюсюканье, все эти ути-пути, муси-пуси, почесывания за ушком выводили Пу из себя. Только пустоголовые свинки вроде Ваньки и Лео довольно вытягивались, прогибали спины, жмурились и умиротворенно похрюкивали. Нельзя сказать, что Пу совсем уж не любила, когда ее чесали, но вела-то она себя всегда с достоинством. Самым непереносимым для Пу были визиты посторонних. Каждый считал своим долгом после традиционной порции вздохов, ахов и идиотских восторгов потискать свинок. Больше всего доставалось Левочке - его роскошная шерсть и пестрый окрас вызывали приступы бесконечного умиления у визитеров. Особенно этим славились многочисленные подруги и приятельницы хозяйки. Глупое выражение левочкиной морды могло бы растрогать даже каменюку, а не только этих пылких дурочек. Потом очередная серия восхищений доставалась Ваньке. К Пу же гости подходили осторожно и почему-то в основном интересовались: «А не укусит?» Хозяйка отвечала уклончиво и в руки пришедших Крошку не отдавала. И правильно, если бы ее презрительного взгляда оказалось бы недостаточно, то Пу их однозначно бы кусанула. Хотя в душе оставался осадок. Никто не восхвалял сдержанную интеллектуальную красоту Пу: широкий лоб - признак высокого IQ, бочонкообразное строение тела, короткую и поэтому очень практичную шерстку, солнечный окрас пятен.
    Внезапно размышления Крошки были прерваны самым бесцеремонным образом: Ванька оторвалась от сена и что-то произнесла о скуке, которую она – Крошка, дескать, излучает, и поэтому нечего на зеркало пенять… Неужели Пу имела неосторожность высказать свою обиду вслух? Пу разозлилась, да кем эта Ванесса себя возомнила? На себя бы лучше посмотрела – вторая по глупости свинка из всех знакомых Пу. Так как знакомых свинок у Крошки было немного, то несложно было догадаться, кто именно занимает непочетное первое место. В соседней клетке обиженно засопел Левочка. Ванька вскочила на гамак и крикнула еще более обидные слова: «Не догонишь, толстоПузина». Терпение Пу лопнуло…
    Хозяйка удивленно смотрела из кресла, как по клетке носятся с визгами, поднимая столбы опилок, взбрыкивая, как молодые кобылки, две свинки. Левочка с упоением грыз прутья. Плошка была перевернута, ясли упали, а гамак сорвался. Такой тарарам она наблюдала впервые. Ну, хотя бы повеселятся, да жирочки растрясут. А то Пу на зиму вон как отъелась…
    Пу остановилась перевести дух, сердце бешено прыгало где-то в области брюшка, вид у нее был не менее глупый и потрепанный, чем у Ваньки, ухмылявшейся из угла с поилкой. Ее переполняли странные щекотные чувства: ей было радостно, хотелось булькать и хрюкать, хотелось, чтобы ее почесали, пообнимали и посюсюкали. Мир приобретал новые оттенки…

    Фотографии автора


 

 

Мирамистин беременным - как применять